Ещё в 90-е я часто спорил с русскими друзьями о капитализме. В то время большинство молодых восточно-европейских интеллектуалов жадно хватались за всё, связанное с этой особой экономической системой, хотя пролетарские массы их стран продолжали испытывать глубокое подозрение  к ней.

Где бы я ни делал замечание о преступном произволе олигархов и нечестных политиках, которые приватизировали страны, набивая собственные карманы, эти люди лишь пожимали плечами.

«Если вы взглянете на историю Америки, увидите всевозможные афёры, вроде афер в далёком 19 веке с железными дорогами и прочим, – объяснял мне один бодрый, двадцати с небольшим лет юноша, я это прекрасно помню. – Мы пока находимся в стадии дикого капитализма. Всегда на то, чтобы капитализм стал цивилизованным, уходит одно или два поколения».

«Вы и в самом деле думаете, что капитализм сам это сделает?»

«Посмотрите в Истории! В Америке у вас были ваши бароны-грабители, а затем – через 50 лет – Новый Курс. В Европе у вас было государство социального обеспечения…»

«Но, Сергей», протестовал я (я забыл его настоящее имя), «это же не потому, что капиталисты решили стать милыми ребятами. Это произошло потому, что они все боялись вас».

Казалось, его тронула моя наивность

В то время существовала серия допущений, которые должен был принять каждый, чтобы ему позволили участвовать в серьёзных политических дебатах. Они представляли собой серию самоочевидных утверждений. «Рынок» был эквивалентом капитализма. Капитализм означал непомерное богатство верхушки, но и быстрый технологический прогресс и экономический рост. Рост означал процветание и подъём среднего класса. Подъём зажиточного среднего класса, в свою очередь, был в итоге равен стабильному демократическому правлению. Через поколение мы выяснили, что ни одно из этих допущений больше нельзя считать правильным.

Настоящее значение  блокбастера Томаса Пикетти «Капитал в 21 веке» заключается в том, что он показывает с мучительными подробностями (и это верно несмотря на некоторые предсказуемо незначительные споры), что в случае как минимум одного ключевого утверждения концы с концами просто не сходятся. Капитализм не содержит унаследованной тенденции к цивилизованности. Предоставленный самому себе, он, как и можно ожидать, он устанавливает ставки возврата по инвестициям настолько выше общего уровня экономического роста, что единственным возможным результатом становится передача всё больших и больших богатств в руки наследной элиты инвесторов и сопоставимое обеднение всех остальных.

Иными словами, происходящее в Западной Европе и Северной Америке между 1917-м и 1975-м годами – когда капитализм на самом деле создавал высокий рост и меньшее неравенство – было чем-то вроде исторической аномалии. Среди историков-экономистов растёт осознание того, что это именно так. Существует много теорий, почему так. Адейр Тернер, бывший председатель Управления по Финансовым Услугам, предполагает, что особой чертой промышленных технологий середины века была возможность одновременного и высокого показателя роста и массового профсоюзного движения. Сам Пикетти указывает на разрушение капитала во время мировых войн и высокие уровни налогов и регулирования, которые позволяет военная мобилизация. У других есть и иные объяснения.

Без сомнения, затронуты многие причины, но почти все, по-видимому, игнорируют самое очевидное. Период, когда капитализм казался способным обеспечить повсеместное и увеличивающееся благосостояние, был тем самым, когда капиталисты чувствовали, что они не одни: когда был глобальный соперник в лице Советского Союза, революционные антикапиталистические движения от Уругвая до Китая и, по меньшей мере, вероятность восстаний рабочих в своих странах. Иными словами, не столько высокие показатели роста позволяли капиталистам расширять благосостояния, сколько тот факт, что они чувствовали необходимость купить хотя бы часть рабочего класса, отдавая больше денег в руки простых людей, создавая рост потребительского спроса, который сам по себе во многом и служил причиной замечательного уровня экономического роста, которым отмечен «золотой век» капитализма.

С 1970-х, поскольку сколь нибудь значимые политические угрозы отсутствовали, дела стали приходить в «нормальное» состояние: то есть, дикое неравенство, причем ничтожный 1% контролирует социальный порядок, отмеченный растущей социальной, экономической и технологической стагнацией. То, во что верили многие люди, вроде моего русского друга, – что капитализм неизбежно цивилизуется – теперь не должно было быть гарантировано.

Пикетти, наоборот, начинает книгу, осуждая «ленивую риторику анти-капитализма». Он ничего не имеет против самого капитализма – и даже включая неравенство. Он просто желает обеспечить проверку стремления капитализма создать бесполезный класс паразитирующих рантье. В результате, он утверждает, что левым следует сфокусироваться на избрании правительства, посвятившего себя созданию международных механизмов налогообложения и регулирования концентрации богатства. Некоторые из его предложений – 80% подоходного налога! – могут показаться радикальными, но мы говорим о человеке, который, продемонстрировав, что капитализм – это гигантский пылесос, закачивающий богатство в руки крошечной элиты, тем не менее, настаивает, чтобы мы просто не выключали эту технику, а попытались создать пылесос чуть поменьше, качающий в другом направлении.

Более того, он, по-видимому, не понимает, что не имеет значения, сколько книг у него продано, или предел, до которого он одобряет финансовых светочей или членов политической элиты; очевидный факт, что в 2014 году склонный к левизне французский интеллектуал спокойно может декларировать, что хочет не свергать капиталистическую систему, а лишь спасти её от неё самой – это причина, по которой такие реформы никогда не произойдут. 1% не собирается расставаться с собственностью, даже если их вежливо попросят. И последние 30 лет они блокировали СМИ и политиков, чтобы не допустить, чтобы кто-нибудь сделал это посредством выборов.

Поскольку никто в здравом уме не пожелал бы воссоздать ничего подобного Советскому Союзу, мы не увидим ничего похожего на социальную демократию середины века, созданную для борьбы с ним. Если мы хотим создать альтернативу стагнации, обнищанию и экологическому опустошению, нам надо понять, как эту машину выключить и начать всё с начала.