Демократия – это способ, с помощью которого

хорошо организованное меньшинство

управляет неорганизованным большинством.

Василий Розанов

 

 

Демократия перед теми, кто к ней относится серьезно,

ставит почти неразрешимые вопросы, а для тех,

кто ее ненавидит, открывает почти

неограниченные возможности.

Вацлав Гавел

 

 

В начале XXI в. демократия оказалась в парадоксальном положении. С одной стороны, она переживает всемирно-исторический расцвет. В самом деле: в последнюю четверть прошлого века сначала страны Иберийского полуострова (Испания и Португалия), затем бывшие советские республики и государства Восточной Европы, Южная Африка, Южная Корея, некоторые страны Юго-Восточной Азии и, наконец, Латинской Америки, по крайней мере формально перешли к более или менее конкурентным и честным выборам, включили механизмы реального и эффективного разделения властей, создали условия для свободной деятельности партий разной идейно-политической направленности. И государств, которые в настоящее время имеют подобные демократические режимы и инструменты, больше, чем когда-либо прежде. Так, по подсчетам профессора Стэндфордского университета Ларри Даймонда (автора фундаментального труда «The Spirit of Democracy») [1], в 1974 г. в мире было всего 35 выборных демократий, что составляло порядка 25% общего числа стран – членов ООН, а к 2013 г. эти показатели выросли, соответственно, до 120 государств и более 60% [2].

Но одновременно зримо нарастает общественная неудовлетворенность тем, как функционируют многие институты демократии, включая самые важные. Острой критике подвергаются: утратившая изначальный смысл система разделения властей; отмеченный разнообразными фальсификациями электоральный процесс; погрязшие в бюрократизме политические партии; сужение пространства внутриполитической свободы; резкое усиление властного влияния финансово-экономических элит, все дальше «уходящих в отрыв» от основной части населения. По мнению экспертов, в мире сформировалась тенденция, которую можно обозначить как глобальное «отступление демократии».

От демократии к «постдемократии»

 

Когда речь заходит о кризисе современной демократии, то в большинстве случаев указывают на два ключевых обстоятельства: дефектность демократического устройства общества и егодисфункциональность [3]. Первая означает неспособность демократии функционировать в соответствии с ее собственными правилами, что, например, может проявляться в фальсификации итогов выборов, административном давлении на оппозиционных кандидатов, возведении барьеров свободному обмену идеями в СМИ и т.д. Дефектность обычно очень заметна, что называется, лежит на поверхности. С дисфункциональностью – сложнее. По большому счету, это – неспособность того или иного демократического режима эффективно служить целям социальной справедливости, реально содействовать улучшению материального положения большинства населения, особенно, его низших слоев. Зачастую дисфункциональность проявляется в национальной дискриминации, ведет к усилению имущественного неравенства, нередко создает настоящую пропасть между бедными и богатыми. Другими словами, демократия в данном случае перестает служить социуму, деградирует и превращается в инструмент сохранения политического статус-кво в интересах правящей группировки. Разумеется, такая система входит в противоречие с целями национального развития, подвергается критике и в конечном счете отвергается обществом.

Складывается впечатление, что дисфункциональность (как феномен) демократии в настоящее время характерна для десятков государств на всех континентах и становится поистине глобальным явлением. В различных странах она проявляется по-разному, но общим знаменателем остается «развод» демократии с принципами социальной справедливости. И именно это обстоятельство вызывает серьезное общественное недовольство, принимающее в последние годы формы массовых протестных движений и альтернативных партийно-политических проектов, конкурирующих с партиями мейнстрима. Иначе говоря, значительная часть наиболее активных граждан утрачивает веру в существующую политическую систему, переносит свое разочарование на плохо работающие демократические институты и формирует запрос на новый тип социального устройства.

В итоге в оценках нынешнего общественного состояния все чаще речь идет о наступлении«постдемократической эпохи» [4]. Причем идея «постдемократии» ориентирована, в том числе, и на высокоразвитые страны Европы, где демократические институты исторически глубоко укоренены, но правящие элиты весьма ловко научились ими манипулировать, обращать все себе на пользу. При этом исследователи, как правило, ссылаются на такие бросающиеся в глаза явления, как:

– очевидное усиление исполнительной ветви власти в ущерб законодательной и судебной, когда правительство (кабинет министров или администрация президента, это зависит от конкретной страны) практически напрямую, часто – «в ручном режиме», управляет другими ветвями власти, лишает их изначально делегированных прерогатив, а полномочия превращает в пустую формальность;

– колоссальный материальный «отрыв» политических и экономических элит от основной массы граждан. Вопрос не в том, что кто-то за свою работу получает больше, а кто-то меньше, а в возникшем безумном, астрономическом разрыве между определенной частью правящего класса, члены которого сплошь и рядом самостоятельно (вне общественного контроля) назначают себе вознаграждения, определяют, чем будут пользоваться, и основной массой населения, в значительной степени утратившей (и в Европе это сейчас просматривается очень четко) перспективы улучшения своего материального положения. А еще совсем недавно это было естественным явлением: завтра я буду жить лучше, чем сегодня, а мои дети будут жить еще лучше. Теперь у очень многих нет уверенности в завтрашнем дне;

– кризис традиционных политических партий и электоральных механизмов. Данный тренд характерен для большинства европейских государств, где традиционные партии все чаще несут ощутимые потери на выборах, а сформированные ими правительства под давлением «снизу» нередко уходят в отставку раньше срока. Одно из последних тому доказательств – результаты и политические последствия выборов в Европейский парламент в мае нынешнего года [5];

– появление новых вызовов, на которые у современного демократического государства нет эффективных ответов. Этот тезис распространяется и на многообразные внутренние проблемы (рост безработицы, особенно среди молодежи; неконтролируемые миграционные потоки; моральная деградация европейских социумов и т.д.), и на глобальные вызовы, перед которыми откровенно «пасуют» созданные западными демократиями межгосударственные объединения и организации.

Суммируя все указанные факторы и тенденции, можно прийти к однозначному выводу, что правящие элиты многих современных государств целенаправленно пытаются «слепить» новую постдемократическую социально-политическую реальность, в которой нет места «классическим» институтам и практикам демократии. По сути наблюдается своего рода расщепление единого политического процесса, выделение в нем ряда автономных структур: 1) реальной, представленной исполнительной властью, самостоятельно принимающей все основные государственные решения; 2) имитационной (законодательной), критически зависящей от правительства и главы государства, но призванной создавать картину демократического разделения властей; 3) оппозиционной, лишенной действенных рычагов воздействия на обстановку в стране, но концентрирующей общественное недовольство.

При этом подчеркнем, что «постдемократические» общества сохраняют практически все отличительные черты демократии: регулярные выборы разных уровней, конкурентные политические партии всевозможных идейных окрасок, свободные публичные дебаты, защиту базовых прав и свобод человека, определенную прозрачность в деятельности властных структур. Но реальная политика делается сравнительно немногочисленной элитой, хорошо организованными и умелыми лоббистами, другими группами влияния, концентрирующимися вокруг властных центров и получающими от них исключительные привилегии.

Нет необходимости пространно доказывать, что формирование «постдемократического» общественного устройства лежит в русле эволюции капиталистической системы. Заметим лишь, что сама демократия никогда не выходила за рамки капитализма, оставаясь капиталистической демократией, в связи с чем и «постдемократия» в решающей мере определяется теми сущностными процессами, которые развиваются в недрах капитализма. О чем может идти речь?

В самый разгар антикризисных усилий международного сообщества, в 2011 г. работающий в Кембриджском университете известный южнокорейский экономист, лауреат Леонтьевской премии (2005 г.) Чхан Ха Джун опубликовал книгу под многозначительным названием «27 фактов капитализма, о которых вам не говорят» [6]. В этой оригинальной и содержательной работе маститый автор на широком фактическом материале опровергает многие теоретические утверждения (по существу, расхожие и активно внедряемые в массовое сознание мифы), которые, казалось бы, застыли, как цемент, и уже не могут быть подвергнуты сомнению. Так, ученый выдвигает и доказывает следующие тезисы, в известной степени меняющие общепринятые представления о современном капитализме:

– в рамках сложившейся мировой системы хозяйствования на практике отсутствует такое широко разрекламированное явление, как «свободный рынок», провозглашенное квинтэссенцией капиталистического способа производства;

– утверждение, что развитие процесса глобализации содействует всеобщему процветанию и делает богаче все человечество, является ложным. На самом деле социально-экономические последствия глобализации не столь однозначно позитивные;

– развивающиеся страны зачастую более предприимчивые и эффективные, нежели развитые державы. В этом – предпосылка происходящего изменения в соотношении сил в системе мирохозяйственных связей;

– сверхвысокие оклады топ-менеджеров далеко не всегда способствуют коммерческому успеху предприятий и получению лучших бизнес-результатов, а очень часто служат лишь целям личного обогащения.

Нарисованная Чхан Ха Чжуном картина указывает на глубокую трансформацию капиталистической системы, принципиальные характеристики и ключевые особенности которой в полной мере еще предстоит исследовать и осознать. Но предельно ясно одно: на национальном и глобальном уровне формируется (а частично уже и сформирована) новая матрица общественных взаимоотношений, меняющая многие традиционные подходы и оценки.

Капитал XXI века: буржуазия берет исторический реванш

На переломе столетий по демократическим институтам паровым катком истории прошел процесс глобализации, придавший невиданную силу транснациональным бизнес-структурам. Причем этот процесс носит уже всеохватывающий характер. Раньше, например, в 70-е годы прошлого столетия, когда исследователи только начинали анализировать феномен транснациональных корпораций (ТНК), речь шла в основном об американских компаниях и монополиях стран Западной Европы. А сейчас в той же Латинской Америке существует огромное количество ТНК (их называют «мультилатинас» или «транслатинас») [7], которые во многих отраслях успешно конкурируют и с американскими, и с европейскими, и с японскими, и с какими еще угодно компаниями. Мы уже не говорим о китайских корпорациях, задавивших конкурентов на многих торговых и инвестиционных площадках. Возникли и российские ТНК, далеко перешагнувшие национальные границы и развивающие бизнес по всему миру. То есть этот процесс приобрел универсальный характер. И тут даже не столь важно, частные это корпорации, или государственные, потому что они действуют примерно одним и теми же методами.

Существенно важно, что наступление транснационального капитала не остановил даже мировой воспроизводственный кризис 2008–2009 гг. Напротив, многие ТНК в условиях экономической турбулентности только выиграли, беспрецедентно нарастив свое экономическое и политическое влияние. Характерный пример – высокотехнологичная компания «Apple», чья биржевая стоимость в 2007–2013 гг. выросла в три с лишним раза: с 119 до 370 млрд долл. А в целом, как отмечало испанское деловое издание «Cinco Días», 50 крупнейших корпораций поставили под свой контроль значительную часть мировой экономики [8]. Данные таблицы 1 дают представление о финансовой мощи первой десятки мировых ТНК (почти все – американские). Их суммарная капитализация составляет 2375,6 млрд долл., что примерно соответствует ВВП Франции.

 

Таблица 1. Крупнейшие корпорации по размерам капитализации (млрд долл.)

№	Корпорация	Страна происхождения	Капитализация
1	Apple	США	369,6
2	ExxonMobil	США	316,8
3	Google	США	259,8
4	Microsoft	США	242,4
5	Berkshire Hathaway	США	229,4
6	Johnson & Johnson	США	206,9
7	General Electric	США	194,3
8	Wells Fargo	США	188,7
9	Walmart	США	186,2
10	Royal Dutch Shell	Нидерланды – Великобритания	181,5

Источник: Las 50 grandes corporaciones que controlan el mundo. – Cinco Días. Madrid, 3.05.2014.

 

Представляется, что демократия просто «не поспевает» за этим сверхдинамичным процессом усиления транснациональных бизнес-структур, которые, укрепляясь экономически и финансово, усиливались и политически, включили механизмы воздействия на все стороны общественной жизни. И в результате положение многих демократических институтов стало совершенно иным, во многом подчиненным, зависящим от крупного международного капитала.

Принципиально и то, что наряду с беспрецедентным усилением глобальных корпораций произошло заметное снижение политической роли широких слоев населения. Отчасти это было связано с изменениями в структуре занятости. Упадок тех профессий, благодаря которым возникли мощные профсоюзные организации, придававшие силу политическим требованиям масс, привел к фрагментации и политической пассивности населения. Оно было не в состоянии создать объединения, способные серьезно выражать его интересы. Такая трансформация места крупных социальных групп имела далеко идущие последствия для взаимоотношений между политическими партиями и электоратом, особенно заметно сказавшись на левых партиях, исторически являвшихся представителями групп, выталкиваемых на обочину общественной жизни. Но поскольку многие текущие проблемы касаются массового электората вообще, вопрос ставится намного шире. Партийная модель, разработанная для эпохи становления и консолидации демократии, постепенно превратилась в нечто иное – в модель партии нового типа, а именно – в«постдемократическую».

Можно сказать, что «постдемократия» – это система, в которой политики все сильнее замыкаются в своем собственном мирке, поддерживая связь с обществом при помощи политтехнологий – манипулятивных техник, основанных, главным образом, на рекламе и маркетинговых исследованиях, в то время как все формы, характерные для «классических» демократий, по-прежнему остаются, но не оказывают ощутимого воздействия на ход политического процесса.

Обобщая, следует констатировать, что изначально перечисленные процессы были обусловлены несколькими базовыми причинами:

– изменениями в классовой структуре постиндустриального общества, породившими множество профессиональных групп, которые, в отличие от промышленных рабочих, крестьян, государственных служащих и мелких предпринимателей, так и не создали собственных автономных организаций для выражения и защиты своих политических интересов;

– огромной концентрацией власти и богатства в транснациональных корпорациях и банках, которые способны оказывать политическое влияние (порой – решающее), не обязательно прибегая к прямому участию в демократических процессах, хотя и имеют для этого все ресурсы;

– сближением политического класса с представителями корпораций и возникновением единой правящей элиты, бесконечно далекой от нужд подавляющего большинства граждан, особенно принимая во внимание возрастающее в XXI в. имущественное неравенство.

Редкое по силе воздействие на международное общественное мнение имела опубликованная в 2014 г. в переводе на английский язык монография французского экономиста Тома Пикетти «Капитал в XXI веке» [9]. Положив в основу исследования огромный массив статистических данных, которые автор собирал по всему миру свыше десяти лет, он показал, что послевоенная эпоха, когда в Северной Америке и Западной Европе наблюдался мощный экономический рост и сокращалось неравенство в доходах, была удивительным исключением из общего правила. И напротив – нормой для капитализма является сегодняшнее разительное неравенство в доходах. При этом ученый подметил настораживающее явление: личные состояния у представителей элит накапливаются заметно быстрее, чем растет экономика. Иными словами, верхушка общества поглощает все более значительную часть национального богатства. Другой особенностью момента является то, что личное богатство формируется не только (и не столько) благодаря накопленной за несколько поколений собственности, как это было в прошлом, а в результате выплаты непропорционально высоких вознаграждений топ-менеджерам крупных компаний. В доказательство Т. Пикетти приводит поистине поразительные данные: в США вознаграждение генерального директора корпорации в 331 раз (!) превышает среднюю заработную плату работника данного предприятия. Эксперты подсчитали, что глава глобальной сети супермаркетов «Walmart» за один час получает столько же, сколько наименее оплачиваемый служащий этой корпорации за восемь с половиной месяцев работы по 40 часов в неделю [10].

Интересные данные, дополняющие приведенную информацию, предоставила управляющий директор Международного валютного фонда Кристин Лагард. Выступая в Лондоне 27 мая 2014 г. на конференции по проблемам «инклюзивного капитализма», она заметила, что в период с 1980 г. в 24 из 26 стран, по которым имеется такого рода статистика, доля высшего 1% населения в общем национальном доходе ощутимо увеличилась (в США, например, она удвоилась). И в настоящее время состояние 85 самых богатых людей планеты примерно равняется совокупному состоянию наименее обеспеченной половины населения земного шара – 3,5 млрд человек [11].

Стоит заметить, что сверхвысокие (нередко – астрономические) доходы, помимо топ-менеджеров и владельцев корпораций и банков, в последние десятилетия стали получать «звезды» кинематографа, спорта и шоу-бизнеса, глубоко интегрированные в международные финансовые элиты. При этом характерно, что многомиллионные вознаграждения актерам, музыкантам, певцам и спортсменам очень часто совершенно не зависят от коммерческого успеха кинофильма, концертного турне, футбольного клуба. Сплошь и рядом их баснословные гонорары гарантированы не прибылями (фильмы «проваливаются» в прокате, многие спортивные команды в долгу, как в шелку, и т.д.), а частными спонсорами или государством, то есть, в конечном счете, оплачиваются налогоплательщиками.

Таким образом, разрыв в доходах между верхами и низами в современном демократическом обществе западного образца превращается в пропасть, что влечет за собой весьма определенные экономические и политические последствия.

По-видимому, главное интеллектуальное достижение Т. Пикетти в том, что он убедительно показал, как базовые силы капитализма неуклонно формируют курс на все большее накопление богатств на вершине общественной пирамиды. В значительной части западных демократий капитализм уже не обеспечивает процветания подавляющему большинству людей, подрывает материальное благополучие поднявшегося в послевоенный период среднего класса.

Учитывая все вышесказанное, можно утверждать, что главной причиной современного упадка европейской демократии является резкий и усугубляющийся дисбаланс между ролью (интересами) корпоративных частно-эгоистических интересов и ролью (интересами) практически всех прочих социальных групп. На этом неблагоприятном фоне экономического реванша буржуазии произошло заметное обострение политической обстановки, возникли новые очаги напряженности.

Что показал еврокризис?

Глобальный кризис и последовавшая за ним затянувшаяся экономическая рецессия акцентировали указанные выше тренды с их негативными последствиями и подняли со дна политической жизни целый клубок проблем, затрагивающих практически все стороны функционирования современных демократических государств, подвергли суровому испытанию саму модель демократии, скроенную по западным лекалам. Особенно отчетливо это проявилось в европейских странах, которые стали главными жертвами кризисных потрясений. По сути еврокризис (как составная часть мировой рецессии) разделил историческую траекторию развития Европейского союза на сравнительно успешное «до» и чрезвычайно проблемное «после» [12].

Если проследить разрушительную последовательность развития еврокризиса, то станет ясно, что вначале он проявился как долговой кризис, максимально задевший южноевропейские страны, а также Ирландию, и обернувшийся фактическим провалом банковского сектора, для спасения которого Евросоюз потратил астрономическую сумму в 4 трлн евро [13]. Затем последовали серьезные перебои в функционировании целого ряда отраслей реальной экономики, наиболее уязвимыми местами которой стали строительство (один из двигателей докризисного роста) и обрабатывающая промышленность. Последняя – как результат развивавшегося в докризисный период процесса деиндустриализации, что привело к ослаблению общего производственного потенциала не только стран европейской периферии, но и государств ядра, во многом нарушило структурный баланс их хозяйственных комплексов [14]. Стратегически это в сумме означало развертывание системного кризиса экономического и валютного союза, когда под вопросом оказалось членство отдельных периферийных стран (прежде всего Греции) в зоне евро. И, наконец, еврокризис плавно перетек в кризис политический, отмеченный обострением межпартийной борьбы, падениями национальных правительств, проведением досрочных выборов, ростом массовых протестных движений, ущемлением демократических прав и свобод.

В число самых острых вопросов в целом ряде государств Евросоюза и на коммунитарном уровне выдвинулась проблема иммиграции. К началу 2013 г. общее количество легально проживавших иностранцев в ЕС-27 превысило 33,5 млн человек, или 6,7% населения, но в целом ряде крупнейших государств – в Германии, Великобритании, Франции, Испании – последний показатель превысил критическую, по мнению многих экспертов, отметку в 10% (см. таблицу 2). Противники «наплыва иностранцев», политически концентрирующиеся в партиях и организациях националистического и экстремистского толка, делают акцент на негативных последствиях этого сложного и неоднозначного процесса и указывают, что рост иммиграции раскручивает спираль преступности, ведет к нелояльной конкуренции на рынке труда, создает у коренных граждан Евросоюза ощущение психологического и социального дискомфорта, в конечном счете – угрожает национальной идентичности и стабильности демократических институтов европейских стран.

 

Таблица 2. Иностранцы, легально проживающие в отдельных странах – членах Евросоюза (данные на 1 января 2013 г.)

 

Страна	Число иностранцев (тыс.)	Доля в населении страны, %
Евросоюз-27	33537,9	6,7
Германия	10201,2	12,4
Великобритания	7828,4	12,3
Франция	7537,8	11,5
Испания	6174,7	13,2
Италия	5695,9	9,5
Нидерланды	1927,7	11,5
Бельгия	1747,6	15,7
Швеция	1472,4	15,4
Австрия	1362,2	16,1
Греция	1235,4	11,2

Источник: Europe in figures – Eurostat yearbook. 24 June 2014. – http://epp.eurostat.ec.europa.eu/

 

Другая обострившаяся в годы кризиса угроза базовым устоям европейской демократии – ужесточившаяся межпартийная конкуренция, прежде всего между ведущими общенациональными политическими силами. В отдельных случаях тактика противостояния превратилась в альфу и омегу действий оппозиции, а сползание в некоторых странах во фронтальную конфронтацию, похоже, стало нормой общественной жизни, что порождает политическую разбалансировку, постепенно начинает подрывать управляемость государствами и в конечном счете может нанести европейской демократии непоправимый урон.

Крайне неприятным открытием для европейских правящих кругов явилось то, что многие важнейшие институты больше не функционируют в должной мере. Это, в частности, проявилось в серии резонансных коррупционных скандалов, прокатившихся почти по всей Европе и потрясших все ветви центральной и местной власти, не пощадив даже тех государственных деятелей, которые уже сложили с себя властные полномочия. Классический пример – судебное преследование бывшего президента Франции Н. Саркози. Бывшие помощники покойного М. Каддафи утверждают, что французский политик получил от ливийского диктатора в 2007 г. 50 млн евро на ведение своей президентской избирательной кампании [15]. Этот эпизод, впрочем, не помешал Н. Саркози принять самое активное участие в организации военной операции западных держав против Ливии, в ходе которой М. Каддафи был физически уничтожен.

На волне общественного недовольства усилились требования реформы даже тех государственных институтов, которые совсем недавно были как бы неприкасаемыми, например, института монархии в Испании. С точки зрения критиков нынешнего состояния дел, монархия должна стать более прозрачной, эффективной, функциональной и простой, т.е. – демократичной. Требование демократизации монархиисамо по себе парадоксально, симптоматично и говорит о многом. Но общественный напор стал настолько сильным, что популярный и авторитетный во всем мире король Хуан Карлос, сыгравший после смерти Ф. Франко в 1975 г. огромную роль (без всякого преувеличения) в становлении испанской демократии, счел за благо отойти от власти и передать трон своему сыну – новому королю Фелиппу VI [16].

Драматические контуры приобрела проблема европейского сепаратизма. Сепаратистские настроения разной степени интенсивности существуют в 30 странах Европы, причем в ряде случаев требования создания новых самостоятельных государств переведены в практическую плоскость и стали частью современной еврореальности. В Соединенном Королевстве основные коллизия развернулась вокруг вопроса о независимости Шотландии (референдум пройдет 18 сентября 2014 г.), в Испании резко усилилось движение за предоставление независимости Каталонии. Здесь референдум назначен на 9 ноября текущего года.

Похоже, что шотландцы и каталонцы имеют шанс стать пионерами в европейском «параде суверенитетов». На очереди – Страна Басков, Корсика, Сардиния, Северная Ирландия, Гренландия и Фарерские острова, Север Италии, часть Румынии с преимущественно венгерским населением и т.д. Все это свидетельствует об активизации общественно-политической дискуссии о будущем государственно-территориального устройства Европы, что не может в той или иной степени не повлиять на судьбу Евросоюза. Но характерно, что именно в «постдемократическую эпоху» этот вопрос стремительно перешел из плоскости идейно-правовых обсуждений (часто – весьма абстрактных) в сферу реальной политики и приобрел жесткие, конкретные очертания. Иначе говоря, сложившемуся демократическому устройству Европы брошен крайне опасный политический вызов.

Конечно, европейский сепаратизм родился не вчера. Но сегодня он щедро подпитывается весьма привлекательной для многих идеей о том, что отдельные территории в ущерб себе финансирует центральную власть и вполне могут существовать в «независимом режиме».

Наличие растущего демократического дефицита и массового недовольства положением дел в системе Евросоюза было отчетливо продемонстрировано в ходе состоявшихся в мае 2014 г. выборов в Европарламент. Нам уже приходилось подробно писать на эту тему на портале «Перспективы», поэтому не будем повторяться [17]. Заметим только, что главным результатом выборов стало рекордное количество голосов, полученное партиями, в той или иной степени ставящими под сомнение саму европейскую идею в том виде, как она была сформулирована отцами – основателями ЕЭС. Даже в цитадели Евросоюза – Германии, где еще недавно скептическое отношение к Евросоюзу считалось политически некорректным и фактически недопустимым, набирают силы сторонники критического подхода к политике Брюсселя, активизируются адепты идеи «ренационализации» Европы. Пример тому – электоральный успех партии Альтернатива для Германии (Alternative fur Deutschland), парадоксальным образом объединившей на платформе евроскептицизма представителей консервативных и либеральных элит [18].

При всех очевидных ограничениях способности евроскептиков трансформировать электоральный успех в значимое усиление их влияния на ключевые политические решения Брюсселя следует констатировать, что результаты выборов в Европарламент снизят возможности ЕС принимать жесткие антикризисные меры, подобные тем, которые вызывали массовые протесты и провоцировали правительственные кризисы в странах Южной Европы. Другими словами, итоги выборов в Европарламент ясно показали охлаждение миллионов рядовых граждан к европейскому проекту, что выразилось в беспрецедентной поддержке партий евроскептиков. В среднесрочном плане будущее европроекта будет зависеть и от того, насколько адекватно политические элиты Евросоюза ответят на ключевые вызовы, брошенные развитием европейской демократии. Но для этого необходимо внести существенные коррективы в базовые параметры национальных партийно-политических систем, что позволит изменить алгоритм участия широких слоев населения в политике.

Сказанное выше не означает, что ситуация окончательно «зацементирована». Общественная жизнь весьма подвижна и чревата новеллами. В частности, важно отметить, что в условиях кризиса в европейских странах произошло заметное изменение структуры политического спроса. А именно: ценности и приоритеты докризисного периода (развитие демократических практик, сохранение политического равновесия, поддержание авторитета исполнительной власти, уважение основных государственных институтов и т.д.) подверглись эрозии и были задвинуты на задний план проблемами социально-экономического характера. Теперь требование защиты базовых материальных интересов большинства населения и изменения сложившегося порядка вещей стали одним из главных пунктов в рейтинге общественных запросов, ключевым элементом демократической повестки.

Одновременно можно утверждать, что в европейском обществе наблюдается расширение пространства политической борьбы, которая в увязке с конкретными экономическими задачами приняла ранее неизвестные непарламентские формы, выразилась в подъеме массовых протестных движений, участники которых, как правило, не находят в программах существующих партий и организаций адекватного отражения своих конкретных интересов. Другими словами, одна из характерных черт нынешнего состояния европейской демократии заключается в том, что политический спрос стал заметно опережать политическое предложение.

Ответом на этот вызов и стало рождение новых форм социального протеста, например, «движения возмущенных», первоначально сформировавшееся в Испании, а затем перекинувшееся и на другие страны Евросоюза. Все это – приметы так называемой антиполитики, неприятия населением существующих,системных форм демократического общежития и политической борьбы. Но можно сказать и иначе: новые демократические формы протеста в «постдемократическую эпоху» пока, как правило, не находят адекватного политического воплощения, отсюда – феномен «демократии без политики».

Исключением и «первой ласточкой» может стать созданная в Испании на базе «движения возмущенных» партия «Мы можем» («Podemos») [19]. Новоиспеченная политическая организация левопопулистского толка получила свыше 1,2 млн голосов и 5 мест в Европарламенте. По мнению многих экспертов, избирателей привлекли актуальные лозунги левой оппозиции: требования выхода из НАТО; отказ от «вертикальной Европы», где на вершине находится Германия, диктующая свои правила игры; отстранение от власти нынешнего испанского правительства, «контролируемого международными финансовыми кругами», и т.д. [20] Конечно, вопрос о том, вырастит ли «Podemos» до больших политических значений, остается открытым, но сам по себе факт возникновения такого рода движений свидетельствует о знаковых процессах, развивающихся в недрах европейской демократии.

Геополитический ракурс

Ровно четверть века назад, в 1989 г., Френсис Фукуяма опубликовал нашумевшую статью «Конец истории?» [21], в которой доказывал, что мировой исторический процесс пошел другим путем, совсем непохожим на тот, о котором говорили левые идеологи и социалистические мыслители прошлого. Экономическая и социально-политическая модернизация, писал Ф. Фукуяма, привела отнюдь не к коммунизму, как надеялись его адепты, а к тем или иным формам либеральной демократии и рыночной экономики в духе постулатов «Вашингтонского консенсуса». Другими словами, демократия западного образца одержала историческую победу и на исходе XX в., сделала мощную заявку на глобальное доминирование. Отсутствие у Запада видимых конкурентов снизило значимость геополитики, на какое-то время отодвинуло ее на обочину политических интересов ведущих мировых держав.

Возвращаясь к этим идеям через 25 лет, американский исследователь признал, что в 2014 г. международная ситуация выглядит совершенно иначе, чем в уже далеком 1989 г., а геополитика вновь стала востребованной и актуальной [22]. Главная причина этого в том, что (не в последнюю очередь под влиянием глобального кризиса) у целого ряда развитых демократических стран, прежде всего европейских, дела в социально-экономической сфере пошли не лучшим образом. Более того, в полосу турбулентности вступили многие развивающиеся государства, которые традиционно позиционировались в качестве примеров успешного транзита от хозяйственной автаркии и политического авторитаризма к свободному рынку и демократии западного образца. Так, в мае текущего года военный переворот прервал демократический эксперимент в Таиланде и прекратил столкновения анти- и проправительственных сил. Созданный командующими всех родов войск и полиции Национальный совет для мира и порядка объявил комендантский час и ввел цензуру в СМИ, прекратил действие конституции, санкционировал арест видных политических деятелей, распустил сенат – верхнюю палату национального конгресса. Реагируя на эти события, Евросоюз призвал таиландских военных вернуться к легитимному демократическому процессу и заявил, что страны ЕС не подпишут соглашения о партнерстве и сотрудничестве с Таиландом, пока там не появится демократически избранное правительство [23].

Серьезные проблемы структурного характера возникли и в других развивающихся странах (Турции, Шри-Ланке и т.д.), которые сравнительно недавно считались успешными молодыми демократиями. Судя по всему, вопреки многим ожиданиям, распространенным в западноевропейских столицах, не принесет реальной демократии и «Арабская весна». В результате Большой Ближний Восток (особенно с учетом трагических событий в Афганистане, Сирии и Ираке) на неопределенно длительное время даже теоретически «выпал из демократической колоды» и переместился в своего рода параллельную политическую реальность.

По целому ряду показателей не слишком эффективно выглядит и «крупнейшая мировая демократия» – Индия. Тот факт, что она сохраняет демократическое устройство с 1947 г., несомненно, вызывает заслуженное уважение, но при ближайшем рассмотрении ее социально-политическая система поражена язвами коррупции, патронажа, глубоко укорененного имущественного неравенства. Как отмечал известный аналитик «Morgan Stanley» Рушир Шарма, Индия – «архетип самого лучшего и самого худшего, что есть в развивающихся странах» [24]. По сравнению с соседним авторитарным Китаем демократическая Индия критически отстает в таких ключевых отраслях, как инфраструктура и оказывается неспособной обеспечить своим гражданам надежный доступ к электричеству, чистой воде и всеобщему начальному образованию.

Международная практика демонстрирует, что главная слабость многих режимов, декларирующих свою приверженность идеалам демократии, – неспособность дать гражданам самое необходимое: повышение благосостояния на основе экономического роста; личную безопасность; современные качественные государственные услуги в области образования, здравоохранения и инфраструктуры. Именно это, в первую очередь, стало детонатором трагических событий на Украине, погубило сначала правительство В. Ющенко и Ю. Тимошенко, а затем и сменившего их В. Януковича. В итоге украинское государство оказалось на гране распада, превратилось в объект крупной геополитической игры с неясным финалом.

Таковы некоторые международные последствия произошедшего демократического полураспада. Во внешнеполитических делах и во внутригосударственной жизни непростой процесс эволюции демократизации на практике означал и означает выход на поверхность как позитивных, так и негативных, контрпродуктивных тенденций.

* * *

На фоне зафиксированной энтропии демократии четко прослеживается тенденция к тому, чтореальная политика снова становится занятием узких элит, как в додемократические времена.Этот эффект проявляется на самых разных уровнях: порой в виде внешнего нажима, оказываемого на правительство транснациональным капиталом; порой как смена социальных и экономических приоритетов самого правительства; порой в структуре системообразующих политических партий. По сути речь идет о некоем историческом реверсе – попытке возврата в додемократическое прошлое. Создается впечатление, что даже отдельные страны с устойчивыми демократическими институтами не гарантированы от движения вспять, их правящие элиты готовы взять (и берут) на вооружение идеи и общественные практики, которые, казалось бы, навсегда канули в Лету. Тревогу вызывает следующее обстоятельство: указанные процессы столь мощны и масштабны, что заблокировать их нереально.

Существует ли возможность хотя бы отчасти удержать современную европейскую (да и не только европейскую) политику от неумолимого сползания к постдемократии? Теоретически да, но для этого необходимо обуздать корпоративные элиты и их возрастающее влияние, разработать общественную стратегию, направленную на реформирование политической практики как таковой, а также предпринять активные и целенаправленные действия, которые могут осуществить сами обеспокоенные и организованные граждане. Задача не из легких.

И еще одно замечание. Появление в последние годы нетривиальных политико-экономических исследований (книги Чхан Ха Чжуна, Т. Пикетти и др.) свидетельствует о значительном когнитивном потенциале общественных наук, которые способны адекватно проанализировать сложные новейшие процессы, развивающиеся в современных демократиях, и предложить социуму обоснованную концепцию необходимых перемен, помочь гражданам преодолеть возникший демократический дефицит.

 

Примечания:

[1] Larry Diamond. The Spirit of Democracy: The Struggle to Build Free Societies Throughout the World. New York, 2008.

[2] Larry Diamond. – http://web.stanford.edu/~Idiamond/

[3] См., например: Борис Капустин. Почему демократия перестает работать. Политэкономический взгляд на современный мир. – http://www.russ.ru/layout/set/print/

[4] См., например: Колин Крауч. Постдемократия. М., 2010.

[5] См. на портале «Перспективы»: Петр Яковлев. Европейский союз после парламентских выборов: суровые реалии «новой нормы», 3.07.2014.

[6] Ha-Joon Chang. 23 Things They Don’t Tell You About Capitalism. London – New York, 2011.

[7] См. на портале «Перспективы»: Петр Яковлев. «Транслатинас»: новые игроки глобальной экономики, 19.03.2013.

[8] Las 50 grandes corporaciones que controlan el mundo. – Cinco Días. Madrid, 3.05.2014.

[9] Thomas Piketty. Capital in the Twenty-First Century. Cambridge, 2014.

[10] Joaquín Estefanía. Piketty y los ruidos. – El País. Madrid, 17.06.2014.

[11] Christine Lagarde. Economic Inclusion and Financial Integrity – an Address to the Conference on Inclusive Capitalism. London, May 27, 2014. – http://www.imf.org/external/np/speeches/2014/052714.htm

[12] Подробнее см. на портале «Перспективы»: Петр Яковлев. Зона евро: испытание кризисом (26.08.2011). Его же: Кризис на Юге Европы: Испания и Португалия в тисках жесткой экономии (13.06.2012). Его же: Европейский союз после парламентских выборов: суровые реалии «новой нормы» (03.07.2014).

[13] Cinco Días, 5.05.2014.

[14] Например, доля обрабатывающей промышленности в ВВП Португалии в 2010 г. составила 13%, тогда как в Германии этот показатель превышал 20%. – Banco de Portugal. Relatorio e contas 2010. Lisboa, 2011, p. 228.

[15] Javier Casqueiro. El dinero de Cadafi acecha a Sarkozy. – El País, 6.07.2014.

[16] Наследный принц Испании Фелипе официально стал королем Филиппом VI 19 июня 2014 г.

[17] См. на портале «Перспективы»: Петр Яковлев. Европейский союз после парламентских выборов: суровые реалии «новой нормы» (03.07.2014).

[18] Alternative fur Deutschland. – https://www.alternativefuer.de/

[19] Podemos. – http://podemos.info/

[20] José Ramón Montero. Podemos como laboratorio político. – El País, 13.06.2014.

[21] Francis Fukuyama. The End of History? – The National Interest. Washington, Summer 1989.

[22] Francis Fukuyama. At the “End of History” Still Stands Democracy. – The Wall Street Journal. New York, 6.06.2014.

[23] Евросоюз приостановил переговоры о сотрудничестве с Таиландом. 23 июня 2014 г. – http://itar-tass.com/mez

[24] Ruchir Sharma. Países emergentes. En busca del milagro económico. Madrid, 2013, p. 58.

Яковлев Петр Павлович – доктор экономических наук, руководитель Центра иберийских исследований Института Латинской Америки (ИЛА) РАН, профессор Российского экономического университета им. Г.В. Плеханова

http://www.perspectivy.info/oykumena/vector/metamorfozy_demokratii_v_globalnom_mire_2014-07-28.htm